С 26 по 29 января 2016 года в Казани прошёл семинар по “Программе семейно-ориентированной поддержки детей в трудных жизненных ситуациях в детских центрах Каритас Юга России”. Четыре дня руководители, педагоги и психологи детских центров, патронируемых “Каритас” обменивались опытом, учились развивать способности руководителей в области управления проектом и их административных навыков, готовили специалистов в области педагогического сопровождения детей из семей, находящихся в трудной жизненной ситуации. Среди участников семинара был руководитель детского центра “Каритас” из Нальчика-Благовещенки брат Карл-Эммануэль. Мы побеседовали с ним о призвании, детском центре, “Каритас” и о любви.
Первое, что спрашивают наши прихожане, когда Вас видят: «Ой! Кто это? И почему он так выглядит?»
Почему – не знаю. Я – брат Карл Эммануэль из из ордена Святого Иоанна. Я уже 16 лет в этом ордене и дьякон 5 лет. И может быть, когда-то буду священником этого ордена и буду служить там, где мне дадут служить. Сейчас меня отправили в Нальчик, на Кавказ. У католической церкви маленький приход в Кабардино-Балкарии. В Нальчике храм находится в квартире. Около 30 прихожан ходят регулярно, но нерегулярно, может быть, человек 60-70. В селе есть ещё приход, 45 км от Нальчика в Благовещенке. Там около 20 прихожан: 10-15 ходят постоянно по воскресениям. И там много детей – около 40, о которых мы часто заботимся, которые приходят к нам 3 раза в неделю: по четвергам, субботам и воскресеньям. Моя работа заключается, в основном, в том, чтобы руководить этим центром, который принимает детей.
А как Вы вообще стали монахом? Как молодому человеку в ХХI веке пришло в голову, что его призвание именно такое?
Я не знаю. Наверное, это из-за истории нашей семьи, которая всегда веровала. Вера эта идет как бы сама по себе – это как «надо мыть руки перед обедом» – мы верим. Гигиена тела – она понятна, гигиена души, кажется, тоже понятна, но кто-то более или менее регулярно моет свои руки, чистит свои зубы, принимает душ и так далее, кто-то поменьше. Но у нас воспитание было нормальным, так что вера нормально передавалась детям – как нормально то, что человек выглядит опрятно.
Но со стороны, может быть, чуть-чуть странно, потому что непонятно, почему я сравниваю душу с гигиеной тела, но на самом деле, если мы посмотрим, что нужно тело – оно фундамент нашей жизни. Если мы чуть-чуть глубже посмотрим, что такое человек, то увидим, что душа тоже необходима. Но так как в нашем мире не так заботятся о душе, – она старается спрятаться. Но в моей семье эта тема всегда была открыта: мы говорили о вере, о философии и на разные духовные темы.
А вокруг это было принято? Среди друзей, одноклассников?
Наверное, да. Потому что мы в таком окружении выросли, воспитание получили разностороннее: мы в консерваторию ходили, в спортивные клубы, еще в молодежный кружок: братья и сестры были скаутами, а я в другом движении был. Каждый ребенок у нас вырос достаточно разносторонним и для меня достаточно широко двери открылись.
Но просто верующий человек, живущий с верой в миру – это одно, а монах – это все-таки другой уровень.
Когда-то, конечно, человек думает о своей жизни, он думает, как он будет счастливым. Когда я был подростком, у меня был хороший друг (был и есть), он живет и до сих пор мой хороший друг. Он на 9 лет старше меня. Он был для меня примером: хороший инженер, хорошая жена, хорошая работа. С ним вместе я много занимался спортом, когда был подростком, мы с ним бегали каждую субботу утром, завтракали вместе, разговаривали. Он хороший христианин, но в миру. Я думал: «Я тоже буду таким когда-нибудь. У меня тоже будет хорошая жена, две машины, дача…». Но все-таки позднее, когда я вырос, окончил школу, – подумал: «Что я буду делать?» У меня вопрос призвания был наполовину закрыт. Потому что отец сказал: «Нет, начинай учиться. Если призвание есть – оно не уйдёт». И как хороший, послушный старший сын – я так и сделал. И, действительно, эти три года, в которые я учился, были полезны, чтобы влюбиться в призвание.
А чему вы учились?
На инженера, конечно! Как мой пример. Но я все-таки не совсем доволен был. Был успешным, но только наполовину, потому что не совсем хотелось учиться. Но в этот момент я начал много заботиться о детях как аниматор в детском лагере во время каникул. И мне там очень понравилось. И особенно с трудными детьми, из малоимущих семей. Я далеко от родителей учился – в Германии – и лагерь был в Швейцарии. Надо было немало денег тратить, чтобы ехать на эти каникулы. Я сам зарабатывал, чтобы ехать туда, чтобы попасть туда. Потому что всё было добровольно и вообще даже бесплатно. Надо было платить своей работой. Я хотел это делать, потому что думал, что это важно. Не зря, конечно. Тут я и увидел, что будет для меня счастьем – необходимость передать что-то – и думал, что семьи для этого не хватит. Это счастье: быть женатым и иметь своих детей, но… я хотел это делать ради Бога, а не ради своей семьи. И потихоньку призвание выросло, и после этого был Всемирный день молодежи в Париже. Тогда Папа Римский проповедовал с Эйфелевой башни отрывок Евангелия от Марка, гл 10, стих 17-21. Это отрывок, когда молодой богатый юноша пришел к Иисусу и говорит: «Что мне надо сделать, чтобы получить жизнь вечную?» Иисус ему отвечает: «Следуй закону. Продавай всё, что у тебя есть и следуй за мною». Тогда юноша загрустил, повернулся и ушёл обратно. Но там написано, что Иисус смотрел на него с любовью, взглядом, полным любви. И тогда Папа Римский сказал: «может, этот юноша – как ты, может быть это ты?» И я подумал, может быть, это, действительно, я?» И я думал, что это значит: не повернуться и уходить грустным? Но оказалось, что надо всё продавать: свою учебу, свои мечты и уходить в братство, и тогда я ещё два года поискал, куда надо поступить: хочу ли я быть священником, хочу ли в монастырь, закрытый монастырь – открытый монастырь? Общину миссионерскую – не миссионерскую? И в то же время я старался закончить первую степень моей учебы по инженерии, тот фундамент – после двух лет учебы есть такой (на немецком Fordiplom) – «преддиплом» и после него надо ещё три года учиться. Я этот Fordiplom почти закончил, но не закончил, потому что надо было поступать в сентябре, а последние экзамены были в середине октября. И мне сказали: «ну, выбирай». И тогда я просто бросил. Но я бы успешным был, если бы доучился до конца и смог сдать экзамены.
А об этом ордене Вы уже знали тогда?
Да, знал. Потому что он в городе был. В моем родном городе. Я как молодёжь у них в группу поступил, и детский лагерь, в котором я был аниматором, – это было тоже с ними. Не та община, которая в моем родном городе, но другая община, которая в Женеве. Я там знал хорошую сестру, которая отвечала за этот детский лагерь. Но на самом деле, я честно думал в другое место поступить, потому что там слишком много надо учиться философии, а я не такой любитель литературы, чтобы читать много, и это было для меня как препятствие. Мы с моим духовным отцом поискали какую-то семинарию, даже бенедиктинцев посмотрели, францисканцев посмотрели, и все-таки решили, то там, наверное, моё призвание.
Теперь расскажите немножко о самом вашем ордене. Почему он возник? Чего не хватало в других?
Когда я к ним поступил в 21 год, у меня было только одно желание. Потому, что там, мне казалось (и что правильно – до сих пор там живу) братская любовь, она очень важна, и я без братской любви не могу жить. В том смысле, что я не хотел поступать в семинарию нашей епархии, потому что не хотел жить один в курии после или в своём священническом доме. И я всегда любил общину, молиться вместе: утреню, вечерню и адорацию, что практикуем в общине каждый день. Это очень важно для нас, везде.
В чем харизма вашего ордена? Когда он образовался?
Наш орден родился в 1975 году в Швейцарии в Фрибурге. Несколько мальчиков попросили у одного доминиканца о. Мари-Доминика Филиппа стать их духовным отцом. Он согласился. И они искали, куда они могли поступить все вместе, но никто не хотел их принять, доминиканцы тоже не хотели, они хотели разделить их на разные новициаты. Тогда о.Мари-Доминик был свободен, чтобы руководить ими и они основали наш орден. Потихоньку братья вытащили его к себе, чтобы просто у нас жил и был нашим основателем. Они там в Швейцарии в Фрибурге ещё 3 года жили и он там преподавал в университете философию. Есть огромный католический и богословский кампус в университете, много разных направлений. Он руководил кафедрой греческой философии.
А чего этим ребятам не хватало у доминиканцев?
Доминиканцы не согласились их принять всех вместе. Потому что это достаточно большая группа, мне кажется ,10 или 12 первые были и сразу все в новициат. Если сразу десять мальчиков вместе приходят – это слишком много для них было в то время. Когда обычно только один или два начинали. И их хотели несколько в Париж, несколько в Страсбург в разные новициаты во Франции отправить..
А почему именно Святого Иоанна?
Потому что, когда мы искали наше имя, и в то время в середине 70-х годов во Фрибурге очень модным был Ханс Урс фон Бальтазар, он тоже много проповедовал. Немного раньше он основал общину Святого Иоанна. Но другую. Только священники, но мы были больше монахами. Многие священники проповедовали на Евангелии от Иоанна, первых письмах и на Откровении Святого Иоанна. И наш основатель тоже любил Святого Иоанна. И вот так подумал, что мы можем быть только общиной или братьями Святого Иоанна.
Чем-то вы от доминиканцев отличаетесь?
Мы другая семья. Вот так родилась новая семья, потому что доминиканцы не приняли нас. Но в принципе: мы не ищем истину так твердо, как доминиканцы и мы не такие бедные, как францисканцы, мы не так духовны, как кармелитский орден. Мы – как смесь, мы любим все эти три ордена потому, что мы приняли что-то от них.
От доминиканцев – поиск истины; от францисканцев – какую-то бедность; и от кармелитов мы приняли высокую духовность. Они много размышляют. Нацеленность на размышление слишком высока. Как это конкретно в нашем ордене: мы обязаны по нашей конституции быть в поиске истины постоянно. У нас постоянно какая-то интеллектуальная работа есть, более или менее активно, но все-таки она есть. Обет бедности – наверное, это видно. Посещая другие общины, я вижу, что всё-таки мы между ними и францисканцами. С кармелитами: у нас каждый день есть не менее двух часов размышления. Есть один час адорации, по крайней мере, обязательно. Утром стараемся между половиной часа и 45 минутами вместе и ещё вечером стараемся более или менее полчаса самим перед сном размышлять.
Как Вы попали в Россию?
Это лично входит в мое призвание в том смысле, что в моей учебе, как я уже сказал, – я не хотел поступать в наш орден, потому что боялся гуманитарной учебы: философии и богословия. И когда я поступил, а мы четыре года учим философию и потом три года богословие, и был на третьем году богословия, мне надоело. И я сказал, что хочу опять в миссию. Я между философией и богословием совершил стажировку, которую все делают во время второго года. Я был в Бельгии, возвращался изучать богословие, и после двух лет мне надоело. Я сказал: «Хочу опять в миссию». Предлагал Россию и Бразилию. Попал в Россию. Старшие братья сказали: «Нет, надо закончить учебу, потому что после никогда уже не будешь заканчивать». Что оказалось мудрым советом, но, к сожалению, так и было. Мне сказали, что, наверное, «всё-таки не пойдешь и надо заканчивать» и я приготовился терпеть ещё один год. Попросил разрешения всё-таки посмотреть российские обычаи и как я могу учить русский язык. Мне разрешили. И после трёх месяцев я получил сообщение, что, может быть, всё-таки я могу поехать в Россию, что там нужно кого-то и добровольцем можно поехать. Вслух сказал, что хочу приостановить учебу и поехал. Мне сказали, что на два или три года, а, в конце концов, оказалось, что 6 лет. Я подумал, я смогу вернуться, чтобы доучиться последний год, доучился, и после меня отправили опять на 6 лет в Россию.
А «Каритас» сразу появился, когда Вы приехали?
Да. «Каритас»- это всё-таки сердце Церкви, но на самом деле это братская любовь, которая выходит из кипящей кастрюли. Стакан кипит, или кастрюлька с крышкой – вы её на огонь поставьте, когда кипит, крышка поднимается и вода бурлит, вода выходит отовсюду. Вода, которая выходит – это любовь, которую невозможно удержать в себе, которую необходимо раздавать вокруг себя. И мне кажется, что «Каритас» должен быть и это – дело милосердия Церкви. Так что у нас был «Каритас», мы помогали людям вокруг себя и у нас есть сёстры Матери Терезы, сёстры ордена Миссионерок Милосердия. Они у нас были и это уже знак милосердия Бога. И в селе у нас, мы не знали, что там поделать – много людей пьют, много детей остаются без занятий после школы и до школы. И мы просто приглашали их кататься у нас на лошадях. Мы просто взяли лошадей, потому что видели, что там можно взять что-то. А два года назад, когда я уехал на учебу, наш детский центр вошёл в епархиальную программу детских центров «Каритас». Это что-то мощное, потому что даётся структура, даётся финансовая помощь и методическая поддержка насчёт работы с детьми, с семьями. Чтобы мы могли видеть будущее, не остаться без планов. Потому что начинаем работать, а куда идём, к каким результатам? И таким образом, я потихоньку работал с “Каритас России”. До этого я работал отдельно, но меня приглашали на семинары, потому что, даже если мы не совпадали с планами, всё-таки близко были. Но сейчас из-за того что мы включены в программу, потеснее работаем вместе.
Вы ищете тех, кому нужна помощь, или люди сами приводят к вам детей?
И так, и так. В том смысле, что дети остаются одни, но родители не сильно хотят их отправлять к нам, и тогда я забираю их. Но на самом деле дети хотят к нам приходить, но у них нет средств, чтобы приезжать, приходить к нам, потому что 2-3 километра пешком родители не хотят, чтобы они сами шли. И тогда мы их забираем и привозим обратно.
А имеет ли значение вера человека, которому вы помогаете, для того, чтобы более успешно с ними работать, легче или труднее с верующим человеком?
Нет. Вера не имеет значения. Когда они записываются в центр, есть возможность выбора нескольких занятий: езда на лошадях, например, возможна, купание в озере можно выбрать, домашнее задание, английский язык можно выбрать.
Кто-то из детей проникся католичеством? Они принимают крещение, например, если не были крещены ранее?
Нет.
Были такие случаи, когда дети хотели?
Да, но все родители согласились, потому что они были с католическими корнями. Потому что в селе том, в основном, католики были все: из Белоруссии, Украины, Польши. Там треугольником католики были: или латинского обряда, или другой обряд, греко-католики. Так что несколько считаются православными, потому что крестились в православном храме, у батюшки, а не у бабушки. Но с этим у нас нет такой слишком большой проблемы. В селе там христианство – это христианство, откуда они сами не знают. Так что, например, грузинские семьи пришли к нам без труда, армянские семьи тоже соединились с католиками легко. И все, которые польские и украинские, тоже принимают католичество нормально.
Но на самом деле, если смотрю на детей за 8 лет – это касается около 15 детей, которые приняли причастие, 5 крещений. То есть это родители, которые попросили нас: «Крестите, пожалуйста, моего ребенка». Из этих пяти уже некоторые приняли причастие, значит, там 15 детей. Да, действительно, 15 детей мы воцерковили. И есть между детьми два, которые более или менее православные, то есть, ходят по праздникам в православный храм и, может быть, чуть чаще. Но всё-таки православная служба так рано утром, не хотят так рано вставать, лучше у нас побыть. И они у нас сидят на службе и всё. На катехизацию один из них ходит, потому что на катехизацию ходят маленькие дети до 10 лет, постарше не обязан ходить на катехизацию. Но он сидит на службе. Потому что чаще всего не был на православной службе, а в воскресение надо уважать Господа таким образом, что нужно заходить в храм. И договор есть с ним, что если он не был там, то чтобы был у нас, ему всё-таки нормально так, потому что, возможно, на него посмотрят девушки.
Чему Вы их учите?
Мы ничему не учим, кроме как – жить и стараемся жить с радостью. Разные возможности есть для этого. Например, в воскресение мы обедаем вместе. Так обед должен быть наполовину торжественный, на торжество – совсем торжественный, тогда нужно чтобы дети умели нормально накрывать на стол, готовить. Готовит молодежь, которая раньше детьми была, и сейчас сама готовит. Я, чаще всего, даю меню, покупаю продукты с кем-нибудь из молодежи – добровольцем. Я там ещё как супер шеф-повар, потому что я всегда хожу попробовать: «Нужно такой приправы добавить». Умение накрыть на стол и чтобы обед был красивым и вкусным – это один из важных пунктов. Но, конечно, не самый важный. До этого воскресная служба должна быть красивой, но не такой долгой, чтобы не мучить детей. Стараемся петь хорошо, министранты есть, стараемся их тоже обучать и воспитать. Катание на лошадях после обеда по субботам и по четвергам. По–разному: просто кататься в бричке, как на прогулке, или чуть–чуть побольше, можно настоящими наездниками стать. Но чтобы действительно учить управлять лошадью, отец Лоран и один доброволец дают индивидуальные уроки, или организуют индивидуальную прогулку с кем-то, кто лучше катается. После есть обыкновенное задание. Домашнее задание.
А что им это дает? Вот, торжественный обед, что им дает?
Чувство семьи.
То есть нормальные семьи мало у кого из них есть?
Да. Редко они едят все вместе за столом, они вовремя не едят, а когда хотят. Я вижу, что такой ритуал начинается с молитвы с детьми, когда они выходят с сёстрами, до того момента, когда мы все вместе заканчиваем обед. А после – вместе уборка, одни убирают со столов и моют посуду. Другие готовят лошадей или следующие занятия. Это даёт вкус быть одной семьёй. И это радует человека, потому что он знает, что всё по порядку, что он не один трудится, что мы все вместе трудимся для одной цели, чтобы быть вместе и хорошо радоваться в воскресение. Потому что в том смысле, что много из ненормальных семей, трудных семей, есть и действительно: мама любит, может быть, ещё и папа есть, и папа любит или мужчина, который живет с мамой, не против них, бабушка любит, дедушка любит. Но всё-таки из-за того, что положение семьи не идеальное, не хватает чего-то, видно, что они нуждаются в любви. И семья не виновата, что она в таком состоянии. Не обвинять, не оскорблять семью, чтобы они не обижались, если я так говорю. Я часто люблю говорить, что церковная семья должна быть продолжением домашней семьи. В том смысле, что (я не помню, кто сказал: Папа Римский – Иоанн Павел II или Бенедикт XVI) первая церковь – это домашняя церковь и после этого есть Вселенская церковь. И я так думаю, что семья – это первое место, где мы получаем любовь. И церковь – это вторая семья. Если церковь – самый маленький кружок из семей, она же и в самом большом кружке – тоже семья.
Много ли у Вас помощников?
Нет. Официальный помощник – только одна женщина, которая там всё делает: убирает территорию, кухню, готовит.
Педагогов, психологов?
Нет, никаких.
Значит, вы сами?
Нет, мы не сами, потому что братья и сёстры помогают – сёстры-Миссионерки милосердия и братья, которые со мной. Но я много работаю с добровольцами. Это наша молодёжь. Они раньше были детьми или попозже нашли Церковь, и я включаю их в программу, чтобы они помогали детям. И мне кажется, что там, в первую очередь, – передать любовь, это задача не столько специалиста, сколько задача каждого. Если мы хотим социальную помощь в воспитании детей оказывать, тогда нужны специалисты по педагогике, психологии, специалисты по социальной помощи семье, чтобы оформить документы, чтобы поехать в город с ними или в больницу, чтобы получить пенсию, или что-то ещё. Но это не наша миссия. Миссия Церкви – это передать любовь, во-первых. И во-вторых, если она может делать такое, пусть она делает. Но мы ещё не на таком уровне, чтобы суметь это делать. Что в наших силах – сделаем сами. Несколько детей, в некоторых семьях, например, уже получили помощь: мы отправили их к зубному врачу.
У нас такой маленький проект есть. Нашли ортодонта, который это бесплатно сделал в Нальчике. Свою работу делает бесплатно. Им надо найти деньги только на материал и семье оплатят дорогу, потому что семье надо в город ехать. Вот это настоящая социальная помощь. Таким образом, есть зубной врач для детей. На социальном уровне это самый, скажем так, неофициальный проект, но который видно. По нуждам даём продукты, одежду. У нас семья есть – мама и трое детей, она не умеем организовать свою жизнь, постоянно ходит по больницам с одним ребенком и бросает двух других. Ищем, как можем, возможность оставить этих детей в другой семье, не дома, потому что дома алкаши – брат, дядя и дедушка. А другие там более или менее.
Семьям иногда надо помогать. У нас была аптека, которая нам дала витамины на всех детей на зиму, передали всем, за что, конечно, семьи очень благодарны, потому что не все могут себе позволить, или те, которые могут позволить, говорят: «Нет, у нас уже есть». Честные были.
И моя роль там как «Каритас» всё знать и всем этим добром управлять. И подтолкнуть кого-то, что-то ещё сделать. Координатор всего этого: узнавать желания и нужды каждого. И особенно устраивать всё так, чтобы дети себя чувствовали в церкви, как в пространстве, где есть счастье. Заходишь туда – будешь счастливым, но есть правила. Не хочешь соблюдать эти правила, тогда не заходишь в это пространство. Это такой простой закон: входить после согласия с законом, который управляет этим пространством, где свободное счастье. Иногда надо быть твёрдым. Для меня пример – святой Иоанн Боско, который делал что-то похожее для мальчиков в Италии в 19 веке. Я много читал его книги и это мое духовное вдохновение, чтобы управлять этим маленьким центром.
То есть, вы самообразовываетесь. Вы не учились этому нигде?
Я же был аниматором. Получил там диплом – но это на самом деле не такая учеба, как в университете. Это со стороны, потому что много молодежных групп. Добровольцы это делают, скауты, спортклубы, мы ходим после работы – такое образование получаем обычно. Эти группы платные, но они не очень дорого обычно. Но за меня платили, когда я работал аниматором с братьями и сёстрами – они мне это дарили. И я не только аниматором был, я учился быть директором такого маленького детского центра, чтобы руководить не центром, а лагерем какой-то федерации, какой-то группы молодежи. Это уже немало, потому что идёт через тренинги несколько раз в год и после окончательной работы, которую надо писать. Аниматор обычно придумывал игры, занятия и что-то педагогическое. И тогда аниматору нужно настоящий педагогический план иметь.
А тот семинар, что был здесь в Казани от «Каритас» – был Вам чем-то полезен?
Да. Потому что это опыт других клубов, детских центров. Потому что всегда важно видеть трудности и радости, чтобы анализировать, как они достигли такого, и как я могу получить идеи управлять, чтобы у меня были такие радости, как у них и чтобы у меня не было таких трудностей. И, может, у меня таких трудностей не будет, потому что наши центры не похожи, но всё-таки я могу рассказать, как я не попал в такие трудности – это можно сказать обмен опытом.
Благодарим брата Карла-Эммануэля за разговор и желаем продолжать делиться братской любовью и радостью жизни с теми, к кому Господь направил его как миссионера Общины Святого Иоанна.
Беседовала Маргарита Якубович,
Фотографии: Шарипова Роза, Маргарита Якубович;
также использованы фото с сайта Католики Кавказа и сайта Общины Святого Иоанна
