Мне уже исполнилось 7 лет, я стал первоклассником. Старший брат Станислав тогда служил в Армии в Литве десантником-радистом. Сестра Катя училась в Латвии в Риге на технолога холодильных установок. Жили мы скромно в небольшом рабочем поселке Микунь (Коми АССР, в 60 км от столицы Сыктывкар).

Папа работал главным бухгалтером в железнодорожном депо. Вечерами перед Рождеством писал поздравления многим своим знакомым и нашим родным. В начале каждого письма или на открытке он ставил крестик, обычно своим химическим красно-синим карандашом. В конверт вкладывал рождественский Облаток, завернув его в папиросную бумагу, на которой я обводил свою ладонь, подрисовав к пальцам ноготки, и ставил число и год.

Виктор Обухович с родителями, Рождество 1954 года

За елью далеко ходить было не зачем: кругом тайга. Но все равно надо было надевать широкие охотничьи лыжи. Кроме бабушки (так мы называли сестру священника Антония Червинского, жила под Ухтой) и нас, было еще три семьи католиков, с которыми мы встречались на Рождество.

В Сочельник мама готовила заливную рыбу в томатном соусе, много «печеностей». Иногда удавалось через знакомых и вагон-ресторан покупать апельсины, мандарины и яблоки, которые везли в Ухту, Печору и Воркуту. Свечи, бенгальские огни и елочные игрушки маме приходилось заказывать проводникам поезда или тем знакомым, которые были в отпуске в Москве в зимнее время.

И вот, наконец, наступал Канун Рождества – Сочельник!

Наш круглый стол преображался: под скатерть мама стелила вкусно пахнущее сено. Елка высотой от пола до потолка, с блестящим шпилем и большим фонариком у основания обычно стояла в углу комнаты. А у самого ствола ели прикрепляли, сделанного братом и сестрой, ангелочка с большими белыми крыльями из ваты и промокательной бумаги. Помню, что почти все игрушки были с деланы моим братом Стасиком и сестрой Катюшей из картона, крашенных еловых шишек и прищепок с подсвечником. Елочная гирлянда была сделана из маленьких крашенных паровозных лампочек.

На молитву за нашим круглым столом всей семьей мы собирались только на Рождество и Пасху. Тогда мама и папа доставали облатки, купленные в Москве, Риге, Одессе, Тбилиси или присланные бабушкой и знакомым священником, у которого папа играл на органе во время ежегодных летних отпусков. После молитвы мы делились облатками друг с другом: вначале папа с мамой, а затем и мы, дети, целуя друг друга, желали исполнения всех интенций наших. Читали поздравления знакомых и родных.

Под елочку мы ставили свои валеночки, на утро 25 декабря там были подарки: мне карандаши и альбом для рисования, краски, конфеты, мандарины, яблоки и грецкие орешки, которые присылали с Кавказа мамины сестры и мои двоюродные братья. На стол накрывалось больше приборов, чем было членов нашей семьи, и он оставался накрытым до праздника Святого Семейства.

Пели песни на русском, польском, немецком, латышском, колядки, по просьбам соседей и народные русские песни из нашего фамильного песенника (песенники были в дефиците). У мамы был чудесный голос – сопрано, а у папы тенор (они познакомились на хорах во Владикавказе в Храме «Вознесения Господня», где папа руководил хором). Летом 1954 года в наш поселок папа привез из Ленинграда два пианино. Одно поставили в доме культуры, а другое было у нас, и в нашем доме всегда звучала музыка, и я играл Полонез Огинского.

Виктор Обухович