Леонид Федоров родился в Петербурге 4 ноября 1879 года в зажиточной семье. Его отец Иван Федоров, лишившийся своего состояния, умер, не пережив этой потери, и мальчик жил с матерью, с трудом зарабатывавшей средства к существованию. В одиннадцать лет он поступил в классическую гимназию, а затем – в Петербургскую духовную академию, но оставил учебу на третьем курсе. Почувствовав тягу к католичеству, одновременно с призванием к священству и монашеской жизни, в 1902 году он покинул Россию и, как многие его соотечественники, желая присоединиться к Римскому Престолу, отправился к митрополиту Шептицкому в Галицию. Митрополит Андрей Шептицкий принял Леонида Федорова в лоно Вселенской Церкви и стал его духовным отцом и наставником, а впоследствии – церковным предстоятелем.
Леонид Иванович Федоров продолжил свое духовное образование в Папской коллегии в итальянском городе Ананьи близ Рима. Коллегия была вверена иезуитам. Русское посольство в Риме стало угрожать ему запретом на въезд в Россию, если он продолжит обучение у иезуитов. Поэтому в 1907 году он был вынужден оставить коллегию и был переведен в коллегию De Propaganda Fide в Риме – ныне она расположена при Папском университете «Урбаниана». Но и здесь посольство не оставляло его в покое, и в 1908 году он переехал в Швейцарию. Леонид Иванович окончил свое богословское образование в 1910 году во Фрейбурге.
Перед тем как принять священный сан, Леонид Федоров написал митрополиту Шептицкому об истории своего призвания: «Мысль о монашестве зародилась у меня еще в России, когда мне было всего 14 лет. В это время я в первый раз прочитал Библию и некоторые ее книги, а именно: книгу Иова, Экклесиаста и Премудрости Соломона. Они произвели на меня неотразимое впечатление: блеск мира, его приманки, земные идеалы показались мне простой мишурой, беганьем белки в колесе, истинной ?суетой сует?. На меня напала невыразимая тоска, доходившая до тупого отчаяния, так как к мрачным взглядам я был отчасти расположен с самого детства… Постоянно звучали в ушах слова Экклесиаста: ?Кто умножает познания, умножает скорбь?. Вот эта-то скорбь и была первым толчком на пути монашества. Не стремление уйти от греховного мира, а просто от скучного, пошлого мира, закрыть глаза на калейдоскоп жизни и открывать их только для созерцания вечности». Далее в своем письме Леонид Федоров подробно описывает период своего «философского развития» и круг чтения – французские романы, «разлагающая литература» итальянской эпохи Возрождения, немецкая литература периода «Zerstreuung» и буддийские книги. «Голова моя стала похожа на помойную яму, куда сливаются всякие отбросы», — пишет он о тех временах. «В России не известна гармония жизни и веры: в одно и то же время я мог читать Поля де Кока, задумываться над Якоби и восхищаться Иоанном Златоустом. Но Господу было угодно спасти и вырвать меня из этого хаоса».
«Мне было уже 20 лет, когда путем усердного чтения и изучения Святых Отцов, соборов и истории Церкви я пришел к убеждению в истинности Вселенской Церкви. Благодать Господня, осиявшая меня в тот же самый момент, когда я уже терял веру, произвела во мне новый переворот и напомнила о живом, реальном Христе – Спасителе мира». «Католическая Церковь была для меня не только источником познаваемой вечной истины, но и стала для меня новой силоамской купелью, из которой я вышел совершенно обновленный…»
Рукоположил Леонида Федорова не сам Шептицкий, который хотел избежать неприятностей для молодого кандидата, а католический болгарский епископ восточного обряда Михаил Миров. После рукоположения иеромонах Леонид провел три года в Галиции, выполняя поручения митрополита. Под псевдонимом Леони или Кремони он опубликовал ряд богословских и исторических трудов в пражском журнале Slavorum littarae theologicae, а также в итальянском «Рим и Восток». Леонид Федоров принимал участие в знаменитых Велеградских съездах, где выступал с докладами на латинском языке. Каждый год митрополит Шептицкий посылал его в Россию для поддержания связи с русскими католиками и сбора сведений об их положении.
Начало Первой мировой войны застало его в Константинополе. Он решил вернуться в Россию, но не пробыл и двух недель в Петербурге, как был арестован и сослан в Сибирь. Лишь в марте 1917 года, после свержения царского правительства и объявления амнистии Временным правительством, он смог вернуться в родной Петроград, где его ожидали митрополит Шептицкий и все освобожденные русские католические священники.
До 1917 года католическое богослужение восточного обряда было запрещено, и русские католики могли молиться только тайно. Временное правительство провозгласило свободу совести, и у католиков появилась возможность открыто исповедовать свою веру и совершать богослужения. 1 марта 1921 года отец Леонид Федоров был утвержден экзархом Российской Католической Церкви восточного обряда. Временное правительство одобрило и признало новый экзархат и даже пригласило Федорова на заседание комиссии по новому положению Католической Церкви в России. Благодаря нововведениям русское католическое движение получило широкое поле деятельности.
Экзарх и его паства недолго наслаждались свободой: призрак единения Церквей пугал новое, советское правительство. В декабре 1922 года все католические церкви Петрограда были опечатаны, а в январе 1923-го все католическое духовенство, в том числе и экзарх Федоров, было вызвано в Москву на суд Верховного трибунала. Их обвиняли в незаконных религиозных собраниях и возбуждении «религиозных предрассудков». Экзарху было предъявлено особое обвинение: он якобы организовывал протесты православного и католического духовенства против антицерковной пропаганды советской власти. Во время допросов Леонид Федоров бесстрашно отвечал, что не боится ни заключения, ни расстрела и готов принять мученический венец. В письме к митрополиту Шептицкому он даже говорит: «Если дело дойдет до расстрелов, то жертвой может быть буду и я, чего мне, каюсь вам, очень хотелось бы. Я убежден, что если прольется наша кровь, и притом в возможно большем количестве, это будет самое лучшее основание Русской Католической Церкви, иначе мы будем не жить, а прозябать среди нашего темного, беспросветного, советского быта… Впрочем, не ?яко же аз хочу?…».
Получилось так, что процесс над Федоровым послужил только пользе русского католического дела. Многие приходили в недоумение, узнав о том, что существуют католики, не отрекшиеся от родной культуры и обряда. А ответы и защитительная речь экзарха вызывали восхищение. Он смело говорил о том, что ни о какой свободе совести в советском государстве и речи быть не может.
«Мои десять лет тюрьмы, — писал впоследствии экзарх, — я получил именно за это. Прокурор, охарактеризовав меня как идущего напролом против советской власти, заявил, что мой фанатизм не может смягчить моей участи. ?Это он, — закричал он, указывая на меня патетическим жестом, — собрал вместе православных и католиков для противодействия власти. Это он организовал общий фронт против коммунизма… Церковь и советская власть – это антиподы и вместе ужиться не могут. Всякая проповедь с церковной кафедры против атеизма уже есть политическая контрреволюционная агитация?. Так с сатанинской злобой, захлебываясь от бешенства, кричал на суде прокурор».
В тюрьме Леонид Федоров пробыл чуть больше трех лет, попал под амнистию, но с запретом въезда в шесть главных городов России. Местом жительства он выбрал Калугу, где начал отправлять Литургию восточного обряда, хотя паства в основном состояла из верующих латинского обряда.
Последней весточкой от экзарха Федорова было письмо, помеченное 23 мая 1926 года. В нем он рассказывает митрополиту Шептицкому о тяжелой участи московских католиков: «Их редкие письма, — сообщает он, — дышат такой ясностью духа, таким смирением перед волей Провидения, такой радостью за свои страдания во Христе, что мне остается только благодарить Бога и учиться у Него христианской стойкости».
Дальнейшие сведения о жизни Леонида Федорова биографы почерпнули из свидетельств других русских католиков, разделивших с ним мытарства в заключении и в ссылках. Самому ему недолго довелось наслаждаться относительной свободой. Он поехал в Могилев, где продолжал свои проповеди и свою деятельность по сближению католиков и православных. На этот раз без суда и следствия его отправили на Соловки. «Как сейчас помню момент встречи с ним, — пишет один из узников Соловецкого лагеря, узнавший в новоприбывшем своего экзарха. – В полутемной комнате увидел я экзарха в ужасных условиях среди так называемой шпаны – мелкого уголовного элемента. …Сердце мое сжалось, когда я увидел в таком виде и в такой обстановке нашего дорогого экзарха, бледного и усталого». Леониду Федорову удавалось служить Литургию в часовне, где собирались католики. Он неустанно утешал единоверцев: «Мы жертва за схизму Востока, я не устану повторять это всегда, и должны с терпением нести этот крест… Мы – удобрение для духовного возрождения России…».
Экзарх считал миссией каторжан молиться и совершать Евхаристию за русский народ: «Помните, что наши обедни на Соловках – возможно, единственные в России обедни восточных священников, молящихся за Россию», — говорил он.
Однако вскоре администрация СЛОНа запретила служить в часовне, и католикам пришлось перейти на нелегальное положение. Они совершали Литургию в подвале, в лесу на камне или под развесистой елью. В 1929 году всю «духовную команду» перевели на остров Анзер, где условия были еще тяжелее. Там экзарх Федоров служил обедню на чердаке, под самой крышей. Это можно было делать только по ночам, стоя на коленях.
10 августа 1929 года закончился срок трехлетнего заключения экзарха на Соловках, и его отправили в ссылку — сначала в карельский город Кемь, находящийся на берегу Белого моря, а затем в небольшую деревушку недалеко от реки Пинега. В начале 1931 года экзарх был вновь арестован и доставлен в Архангельскую тюрьму. Осенью того же года о. Л. Федоров был выпущен на волю, но его ожидала новая трехлетняя ссылка, на этот раз в Котлас. Здесь о. Леонид использовал всякую возможность, чтобы приносить Пресвятые дары ссыльным и заключенным католикам. Благодаря заступничеству Екатерины Пешковой о. Л. Федоров был освобожден в ноябре 1933 года с запретом проживать в 12 крупных городах. Своим новым местом жительства он выбрал Вятку, где и умер 7 марта 1935 года и был погребен семьей Калининых, в доме у которых он жил.
Вся жизнь Леонида Федорова, причисленного к лику блаженных Папой Иоанном Павлом II, — это драматический диалог между Востоком и Западом, диалог, который непрестанно шел в его сердце и воплощался во всех его делах. Время внесло коррективы во многие его замыслы, оставив нетронутым главное, оставив нам в наследие плоды его мудрости, его удивительной способности видеть общность духовных богатств Востока и Запада, его мужества идти навстречу надежде, преодолевая груз истории.
Источник: Радио Ватикана